Эксклюзив

Высокие идеалы человечества, которые до сих пор с благородной миной коммерции советника и грудью, покрытой орденами, говорили со мной сверху вниз, покорно сняли шутовские маски и просили извинения: они ведь сами нищие, но все еще могут поддержать какой-нибудь еще более наглый обман.

Густав Майринк

Развитие капитализма, то есть системы общественных отношений, нацеленной на производство товаров для продажи и извлечения прибыли (а не на удовлетворение потребностей), сопровождалось гигантским насилием и невероятным ухудшением условий жизни людей. Говорят о гитлеровском геноциде евреев, — однако английские торговые компании и другие европейские колонизаторы, обеспечивая экономическое развитие европейского капитализма, убили в XVII-XIX столетиях намного больше индейцев, индусов, китайцев, африканцев и ирландцев, чем Гитлер евреев, — убили их для удобства извлечения прибыли. Создавая культ холокоста, современный либерально-демократический капитализм пытается скрыть и замаскировать собственное прошлое.

НАЧАЛО
В эпоху, предшествовавшую капитализму, подавляющее большинство людей (включая и Европу) жило в сельских общинах или в небольших, по современным меркам, городах. Эти люди были заняты преимущественно производством всего, что им было необходимо. Однако, хотя товарное производство существовало, оно жестко контролировалось цехами (самоуправляемыми ассоциациями ремесленников) и городскими общинами, а в странах Востока зачастую еще и государством. Цены на товары, выбор торговых партнеров — это определялось не произволом, а соглашением между коллективными экономическими субъектами.
Доиндустриальный мир, конечно, не был раем. Внутри гильдий и цехов существовали бедные и богатые, мастера и зачастую бесправные подмастерья. На Востоке над общинами и городами возвышалось могущественное государство, собственник основного средства производства —земли, облагавшее население налогами и обеспечивавшее жестокими принудительными мерами коллективные работы или военные мобилизации. Жестокость и насилие были широко распространены, неурожаи и эпидемии часто приводили к голоду и массовой гибели людей. Но важно отметить, что все же и на Западе, и на Востоке сельские и городские общины существовали в значительной степени автономно: сами принимали решения об организации своей жизни, управляли своим хозяйством, сами потребляли то, что производили.
Нарушило эту стабильность формирование в Европе мощных монархий, в отличии от традиционных государственных образований Востока — чрезвычайно динамичных и нацеленных на внешнюю и внутреннюю экспансию. Именно они сумели разрушить традиционный мир сельских или ремесленно-торговых общин, постепенно заместив его атомистическим рыночным обществом, производящим товар ради прибыли. Разрушение сопровождалось насильственными мерами — сломом правовых коллективных институтов в городах, сгоном общинного крестьянства с земли (огораживанием), поддержкой государством наиболее преуспевающих торговых корпораций. Последние рассматривались, как источники налоговых поступлений в казну — нечто вроде контролируемых государством орд завоевателей...
Со временем, однако, крупный капитал достаточно укрепился для того, чтобы начать играть самостоятельную политическую роль. Идеологией, нацеленной на ликвидацию династических монархий, мешавших утверждению абсолютной власти крупного капитала, стал либерализм, постепенно дополненный идеями представительной парламентской демократии.

КАК ЭТО БЫЛО
"Отделение работника от средств производства, ставшее повсеместным, принятое как таковое, стало результатом долгой эволюции, и его можно было достичь только силой. — пишет современный французский социальный философ Жиль Дове. — В Англии, в Нидерландах, во Франции, начиная с XVI века, экономическое и политическое насилие экспроприировало ремесленников и крестьян, репрессировало нищих и бродяг, наложило на бедных бремя наёмного труда... Эти вроде бы нормальные факты — что у человека нет ничего, кроме его рабочей силы, что для того, чтобы жить, он должен продавать её предприятию, что всё является товаром, что социальные отношения вращаются вокруг обмена, — на деле являются итогом длительного и насильственного процесса. Посредством своей образовательной системы и своей идеологической и политической жизни современное общество прячет прошлое и нынешнее насилие, на котором покоится эта ситуация. Оно прячет своё происхождение и механизм, позволяющий ему функционировать."
Немецкий исследователь Роберт Курц писал: "История современной эпохи — это история утверждения отчужденного труда, оставившая по всей планете огромные следы опустошения и ужаса".
У истоков капитализма стояло не якобы направленное на "рост благосостояния" расширение рыночных отношений, а ненасытная жажда денег. Аппарат абсолютистского государства выкачивал их, чтобы финансировать военные расходы. Интерес этого аппарата вызвал ускоренное развитие городского купеческого и финансового капитала, которое вышло далеко за рамки традиционных торговых отношений. Деньги превратились в центральный общественный мотив, независимый от реальных людских потребностей.

У истоков капитализма стояло не якобы направленное на "рост благосостояния" расширение рыночных отношений, а ненасытная жажда денег. Аппарат абсолютистского государства выкачивал их, чтобы финансировать военные расходы.

Большинство людей перешло к производству для анонимных рынков и, тем самым, к всеобщей денежной экономике отнюдь не добровольно, а потому, что жажда денег со стороны абсолютистского государства перевела все налоги в денежную форму и одновременно колоссально повысила их. Люди вынуждены были "зарабатывать деньги" не для себя, а для вооруженного государства, для его снабжения, для бюрократии и двора. Именно так и не иначе появилась на свет абсурдная самоцель накопления капитала.
Вскоре денежных налогов и поборов уже не стало хватать. Бюрократы и администраторы принялись силой организовывать самих людей, как инструмент общественной машины для превращения труда в деньги. Традиционный образ жизни и способ существования населения разрушался — не потому, что это население добровольно "развивалось" на основе самоопределения, а потому, что оно, как человеческий материал, должно было быть прилажено к запущенной машине накопления. Людей силой оружия сгоняли с их полей, чтобы освободить место для овцеводства, необходимого мануфактурам шерсти. Старые права, такие, как свобода охоты, рыболовства и собирания дров в лесах, были отменены. А если обнищавшие люди затем бродили по стране, прося милостыню и воруя, их бросали в работные дома и мануфактуры, чтобы вбить в них рабское сознание...
Но и такого, осуществляемого пинками превращения своих подданных в машины для вырабатывания денег не хватило абсолютистским государствам-монстрам надолго. Они расширили свои претензии на другие континенты. Внутренняя колонизация Европы происходила одновременно с внешней, первоначально в обеих Америках и в части Африки. Здесь погонщики трудящихся окончательно отбросили всякие сдерживающие принципы. Они повели беспримерные до тех пор разбойничьи, разрушительные и истребительные походы, нападая на вновь открытые миры — ведь тамошние жители вообще не считались людьми!
Каннибальские власти Европы именовали покоренные чужие культуры дикарями и каннибалами. Так было создано оправдание для того, чтобы истреблять их или обращать в рабов. Самое настоящее рабство в колониальном плантационном хозяйстве и при добыче полезных ископаемых, превзошедшее по своим масштабам античное рабовладение, относится к изначальным преступлениям системы товарного производства. Здесь впервые широко применялось уничтожение с помощью труда. Белый человек, уже скованный самодисциплиной, мог сорвать на "дикарях" свою вытесненную ненависть к самому себе и свой комплекс неполноценности. Они казались ему близкими к природе, примитивными существами, стоящими на полдороге между животным и человеком.

Самое настоящее рабство в колониальном плантационном хозяйстве и при добыче полезных ископаемых, превзошедшее по своим масштабам античное рабовладение, относится к изначальным преступлениям системы товарного производства. Здесь впервые широко применялось уничтожение с помощью труда.
Иммануил Кант язвительно предполагал, что павианы могли бы говорить, если бы захотели, но не делают этого, боясь, что тогда их заставят работать.
Это гротескное суждение освещает эпоху Просвещения разоблачительным светом. Репрессивная трудовая этика, ссылавшаяся поначалу на волю Божью, а со времени Просвещения — на естественный закон, была замаскирована под "цивилизаторскую миссию". Окультуривание в этом смысле — это добровольное подчинение труду, а труд носит мужской, белый и "западный" характер. Противоположное начало — нечеловеческая, бесформенная, лишенная культуры природа — является "цветным", женским, цветным и "экзотическим". Одним словом, "универсализм" капиталистического общества уже с самого начала был крайне расистским.
Современная буржуазия, в конечном счете принявшая наследие абсолютизма, выросла отнюдь не из мирных купцов. Общественную почву, которая породила нынешнее предпринимательство, составляли кондотьеры наемных орд раннего периода современной эпохи, администраторы работных домов и тюрем, сборщики налогов, надсмотрщики за рабами и прочие головорезы. Буржуазные революции XVIII - XIX веков не имели ничего общего с социальным освобождением; они всего лишь перетасовали отношения власти внутри сложившейся системы принуждения, освободили институты общества от устаревших династических интересов, открыли путь дальнейшим овеществлению и деперсонификации. Великая Французская революция с особым пафосом провозгласила обязанность трудиться — и... "законом против нищенства" ввела новые работные дома, по сути тюрьмы.

Современная буржуазия выросла отнюдь не из мирных купцов. Общественную почву, которая породила нынешнее предпринимательство, составляли кондотьеры наемных орд раннего периода современной эпохи, администраторы работных домов и тюрем, сборщики налогов, надсмотрщики за рабами и прочие головорезы.

Социально-бунтарские движения, вспыхивавшие на обочине буржуазных революций, но не входившие в них, стремились к совершенно противоположным вещам. Производители старых аграрных обществ, не желавшие безропотно мириться и с феодальными отношениями, тем более не хотели превращаться в "рабочий класс" навязанной им системы. От крестьянских войн XV и XVI веков до мятежей в Англии, позднее прозванных бунтами "разрушителей машин", до восстания силезских ткачей 1844 года тянется единая цепочка ожесточенного сопротивления капиталистам. Утверждение общества отчужденного труда столетиями вело к иногда открытой, чаще скрытой гражданской войне.
Да, в старых аграрных обществах многое было несовершенно. Но чудовищное принуждение нового общества воспринималось людьми только как ухудшение их положения и "время отчаяния". Действительно, несмотря на все тяготы их положения, людям еще было, что терять. То, что ложному сознанию современного мира кажется тьмою и мукой Средневековья, в действительности — страх перед своей собственной историей. В докапиталистических и некапиталистических культурах в Европе и за ее пределами ежедневное и годовое рабочее время было гораздо меньше, чем даже сегодня, у современных работников, занятых на фабриках и в бюро. И само производство было далеко не таким сгущенным по времени; его пронизывала ярко выраженная культура досуга и относительной "медлительности". Если не считать природных катастроф, то основные материальные потребности большинства людей удовлетворялись куда лучше, чем на протяжении долгих периодов истории модернизации и даже чем в чудовищных трущобах сегодняшнего, охваченного кризисом мира.
Вот почему сопротивление могло быть сломлено только военной силой. До сих пор идеологи капитализма лицемерно молчат о том, что культура эпохи, которая предшествовала современной, была не "развита", а потоплена в собственной крови. Сегодняшние демократы предпочитают сваливать все эти чудовищные вещи на "додемократическое прошлое", с которым они якобы не имеют ничего общего. Они не желают признать, что ранняя террористическая история современной эпохи предательски обнажает существо нынешнего общества. Бюрократическое управление трудом и государственный учет людей в индустриальных демократиях достаточно близки к своим абсолютистским и колониальным истокам.

ЛИБЕРАЛИЗМ И ПРОГРЕСС
Либеральная идеология решительно порвала с христианской идеей "потерянного рая". Вместо ностальгии по ушедшим "добрым временам" и желания вернуться к утраченному "золотому веку" либерализм провозгласил непрерывное развитие, динамичный прогресс человечества.
"В древнейшие времена человек, несомненно, питался плодами Земли, не готовя их, и, подобно другим животным, нагой отдыхал на лоне всеобщей матери", — писал ранний либеральный публицист Бернард Мандевиль (1670-1733). Это состояние дикости представляется прогрессистской мысли ужасным*. Уход от него, по мнению либералов, произошел тогда, когда древний человек, руководствуясь стремлением к власти и собственности, начал активно воздействовать на окружающий его мир. "В первом камне, который дикарь бросает в преследуемого зверя, в первой палке, которую он берет, чтобы притянуть плоды, которых не может достать руками, мы видим присвоение одного предмета с той целью, чтобы приобрести другой, и таким образом открываем начало капитала", — объяснял в 1836 году полковник Б.Торренс в "Эссе о производстве богатства".
Либерализм унаследовал от протестантской системы ценностей представление о механизме развития человечества. Каждый активно действующий в своих собственных интересах человек невольно способствует этим достижению всеобщего блага. Но если в протестантизме, как отмечал виднейший немецкий социолог Макс Вебер, это обосновано ссылкой на то, что люди должны поступать так, воплощая Божью волю и Божий промысел, то либерализм не нуждался в религиозной санкции для эгоизма. Зависть движет миром. "Радости, доставляемые благосостоянием и высоким рангом, представляются силе воображения как нечто великое, прекрасное и благородное...", — подчеркивал один из основоположников либеральной экономической науки Адам Смит, замечая, что именно этот мираж "пробуждает усердие людей и поддерживает их в постоянном движении". И хотя богатые действуют в своих интересах, продолжал он, они создают куда большие общественные богатства, чем в состоянии потребить сами. "...Несмотря на свои естественные эгоизм и алчность... они делят с бедными плоды всех улучшений... Невидимая рука ведет их к тому, чтобы осуществлять почти равномерное распределение необходимых для жизни благ, какое могло бы возникнуть, если бы Земля была равномерно распределена между всеми ее обитателями; и так, не желая того, они способствуют достижению интересов общества и дают средства для умножения человеческого рода".
Для классического либерала роль экономики в жизни и развитии человечества первична. Прогресс — это прежде всего рост общественного богатства, количества и качества машин, обилия материальных ценностей, повышение эффективности и прибыльности производства и доходности всякой деятельности вообще. Издержки этого процесса вторичны либо вообще не играют роли. Характерны восторженные слова, которыми британский экономист Эндрю Юр (1778-1857) описывал XIX век — эпоху торжества манчестерского либерализма: "Нынешний век отличается от всех предыдущих веков общим увлечением предприимчивостью в области ремесел и промышленности". По его словам, если предшествующие столетия были полны шумом войн и соперничества, то теперь на смену им пришли мирная конкуренция и технические усовершенствования. Юр утверждал, что внедрение машин способствует прогрессу тем, что обеспечивает "производство дешевых товаров путем замены квалифицированных рабочих неквалифицированными". Он не замечал ужасного положения английских трудящихся тех лет и приветствовал даже использование труда трехлетних и пятилетних детей, — все, что угодно, если это удешевит производство. Ведь, в конечном счете, от снижения цен выиграют сами рабочие...

Британский экономист Эндрю Юр приветствовал даже использование труда трехлетних и пятилетних детей, — все, что угодно, если это удешевит производство.

Из всеобщей конкуренции рождается процветание общества. Эта мысль, с точки зрения либералов, имеет универсальное значение, далеко выходящее за пределы экономики. Речь идет о столкновении интересов, например, о конкуренции политических партий на выборах, о конкуренции при поступлении в университет и т.д. Иммануил Кант подчеркивал, что "недоброжелательные взаимоотношения" могут принести благо. По его мнению, люди в свободном обществе подобны деревьям в лесу: поскольку каждое из них старается отнять у другого воздух и солнце, они этим заставляют друг друга искать блага все выше, благодаря чему вырастают красивыми и прямыми.
Крайней формой такого понимания прогресса стало применение к общественному развитию дарвиновских принципов "борьбы за существования" и "выживания сильнейшего". Научные выкладки Чарльза Дарвина, как подчеркивали Адриан Десмонд и Джеймс Мур, авторы книги об этом английском биологе, стали "одним из столпов поздневикторианского либерализма". Недаром на его похоронах гроб несли официальные представители либерального правительства Гладстона. Сам Дарвин считал, что миром движет естественный отбор. Он писал: "Естественный отбор — результат борьбы за существования. (...) Если в различных частях планеты мы видим огромные участки плодородной земли (...), населенные лишь кочующими дикарями, то можно придти к заключению, что борьба за существование не была достаточно сильной, чтобы подтолкнуть людей вверх, на более высокую ступень. (...) У высокоцивилизованных наций постоянный прогресс в меньшей мере зависит от естественного отбора; ведь подобные нации заменяют и вытесняют друг друга не так, как это делают дикие племена. Тем не менее, с течением времени наиболее разумные индивиды а одном и том же сообществе добьются больших успехов, нежели те, которые им уступают, и оставят более многочисленное потомство: а это форма естественного отбора".
В этом вопросе Дарвин был вполне согласен с другим биологом и либеральным теоретиком, Гербертом Спенсером, считавшим конкуренцию "органическим принципом общества". "...Использованное Гербертом Спенсером выражение "выживание умелого" лучше и иногда удобнее", чем понятие "естественный отбор", — говорил Дарвин.

"СВОБОДНАЯ ЕВРОПА" ПРИ КАПИТАЛИЗМЕ: ВСЕ НА ФАБРИКУ!
Промышленная революция, которая развернулась в странах Западной Европы и в США в конце XVIII - первой половине XIX веков и сопровождалась широким внедрением станков и другой новой техники, привела к стремительному ухудшению качественных и материальных показателей жизни населения. Целые регионы разительно изменились. Развитие рынка переводило все отношения между людьми на коммерческую основу, размывая традиционные солидарные связи и взаимопомощь, формировавшиеся на протяжении столетий связи между родственниками, соседями, жителями одной и той же местности. Теперь, вступая в контакт с окружающим миром, человек прежде всего думал о том, какую материальную выгоду он может извлечь из того или иного поступка, а не об этических или идейных мотивах. Развитие рыночных отношений в сочетании с массированным ограблением колоний к привело бурному экономическому подъему в ряде стран Западной Европы — но доходы от растущей промышленности распределялись крайне неравномерно. А логика «каждый за себя» обернулась настоящей катастрофой для огромной части населения, лишенной традиционных систем взаимопомощи.
Современный американский историк Сейсл Киркпатрик приводит свидетельства очевидцев. Так, в 1780 году, описывая жизнь ремесленников-ткачей в английской области Ланкашир, очевидец свидетельствовал: "Их жилища и садики чисты и опрятны; все члены семьи хорошо одеты; у каждого мужчины имеются карманные часы, а платья женщин демонстрируют их собственные фантазию и вкус... Каждый дом прекрасно обставлен, на стене висят часы, в сервантах стоят прекрасные стаффордширские сервизы... Мастерская ткача расположена в сельском коттедже; и, устав от сидячего труда, ткач спускается с мотыгой или лопатой в свой маленький сад и ухаживает за ним; и тогда его место у станка занимают дети, которым помогает его жена". Всего через треть столетия, в 1814 году, все выглядело уже совершенно иначе: "В Манчестере сотни фабрик высотой в 5-6 этажей. На каждой фабрике есть огромная труба, извергающая клубы черного дыма и свидетельствующая о наличии мощного парового генератора. Дым из труб собирается в гигантское облако, висящее над городом и видимое за много миль. Река, на которой стоит Манчестер, настолько загрязнена красителями, что воды ее напоминают содержимое бака для окраски тканей... Чтобы не платить работникам, устанавливаются такие прядильные машины, что всего один взрослый и двое детей могут управлять более чем шестью сотнями веретен... На крупных прядильных заводах разные машины стоят рядами, как полки в армии". "Рабочая нищета народилась в Англии вместе с паровым производством", — писал в XIX веке французский исследователь Альбер Метен.
"В Англии под названием slums (трущобы) подразумевают бараки, в которых живут городские бедняки, — жилища без воздуха, грязные и нездоровые, ужас которых увеличивается еще отсутствием всякого помещения, достойного человеческого существования, — продолжал он. — Алкоголизм, заразные болезни, все несчастья, порождаемые нищетой, опустошают население slums и разрушают людей с самого с детства".
Условия труда на фабриках были ужасающими. Рабочий день в английской промышленности составлял в 1830-х годах обычно 12-14 (иногда 16) часов. Заработной платы едва хватало для поддержания жизни. Так, в 1838-1839 годах в Аштоне-андер-Лайне на средний недельный заработок ткача его семья из четырех человек могла купить только 12 килограммов хлеба, и больше ничего; между тем, квартирная плата и другие расходы отнимали у работника более половины заработка.
За малейшие проступки с рабочих взимались штрафы. На одной из фабрик под Манчестером работников штрафовали, если они открывали окно, опаздывали на работу на одну минуту, не ставили на место масленку, работали при газовом освещении, когда уже было светло. Деньгами выплачивалась лишь часть заработка, на остальную рабочий должен был покупать товары в хозяйской лавке втридорога. Наемные работники были совершенно бесправны. "Говорят говорят о вилланах прошлого. Но были ли люди в эпоху феодализма так унижены, так абсолютно порабощены, как унижены и порабощены те несчастные создания, которые в духоте работают по 14 часов в день и подлежат наказанию, если выглянут в окно?" — спрашивал английский публицист Уильям Кобден. Подобные условия, как свидетельствовали отчеты властей, вызывали многочисленные травмы, заболевания и высокую смертность.
"Из этой грязной сточной канавы низвергается промышленный поток человечества, чтобы удобрить весь мир, — писал французский либеральный мыслитель Алексис де Токвиль после посещения Манчестера. — Из этой мерзкой канавы текут потоки чистого золота. Здесь цивилизация достигает своего самого законченного развития и своей самой большой грубости, здесь цивилизация создает свои чудеса, а цивилизованный человек превращается почти в дикаря."
На производстве царили нормы и правила казармы. "Любой рабочий, который будет застигнут разговаривающим с другими, поющим или свистящим, подвергается (...) штрафу", — указывалось в одном английском фабричном регламенте. О том, что это не было английской "спецификой", свидетельствует "Общий фабричный устав желатиновых фабрик Карла Сименса" в Германии (1869 год): "Рабочему не разрешается принимать на фабрике еду от родственников или посторонних (...) Рабочему запрещается оставаться в фабричных помещениях без особого разрешения по окончании рабочего времени или во время отдыха. (...) Во всех рабочих комнатах и цехах должны всегда царить покой и тишина; не разрешается свистеть, петь, вести ненужные разговоры, торговать или играть".
Играть запрещали не случайно. Огромную часть рабочих составляли дети...
Да, женский и детский труд использовались очень широко. Работа женщин и детей хуже оплачивалась и была совершенно невыносимой. Так, в США в 1820 году половину всех рабочих в текстильной промышленности составляли мальчики и девочки. Девяти-, десятилетние дети работали по 12-13 часов в день, получая за это 33-67 центов в неделю. В 1832 году, по подсчетам "Комитета ассоциации фермеров, ремесленников и других рабочих людей" Новой Англии, дети до 16 лет составляли 40 процентов всех рабочих на фабриках. Не лучше было и положение женщин-работниц. В отчете комитета Национального конгресса профсоюзов по вопросам женского труда (США) за 1836 г. говорилось: "Как оказалось, количество женщин Соединенных Штатов, занятых совместно с рабочими-мужчинами, превышает 140 тысяч человек. Они работают в среднем от 12 до 15 часов в день без чистого воздуха, столь необходимого для здоровья. Непосильный труд тормозит развитие их организма и умственных способностей и нередко уродует их тело".

В США в 1820 году половину всех рабочих в текстильной промышленности составляли мальчики и девочки. Девяти-, десятилетние дети работали по 12-13 часов в день, получая за это 33-67 центов в неделю.

В области трудовых отношений безраздельно властвовали либеральные принципы свободной конкуренции и "войны всех против всех". Когда английское правительство в 1840 году провело исследование положения рабочих, фабрикант Джеймс Наземис заявил, что увеличивает прибыли за счет замены взрослых работников подростками-подмастерьями. Его спросили, что происходит с уволенными им рабочими и их семьями. Предприниматель ответил коротко и ясно: "Я не знаю этого, но в этом отношении я всегда полагаюсь на действие естественных законов, управляющих обществом". Единственным спасением для обнищавших и потерявших надежду людей было... попасть в тюрьму. "Во время суровой зимы условия существования в тюрьмах лучше, чем условия жизни многих наших бедняков, что и побуждает их стать преступниками, чтобы таким путем попасть в тюрьму и, следовательно, улучшить свое положение". Другим спасением было сопротивление. "Если рабочие заводов изменили в свою пользу экономические условия и общественное мнение, то это зависело... от долгого и настойчивого действия их союзов", — замечал Альбер Метен.

ГОЛОДОМОР В ИРЛАНДИИ
В середине XIX века британская экономика перестала нуждаться в Ирландии, как в сльскохозяйственной житнице, — а промышленность требовала новых, дешевых рабочих рук.
В 1845 году болезнь картофеля (основного продукта питания для хронически полуголодных ирландцев) вызвала в Ирландии голод. Британское правительство при желании могло бы помочь голодающим, но вместо этого в 1846 году в Англии были отменены "хлебные законы", что вызвало резкое падение цен на хлеб и побудило ирландских лендлордов сгонять крестьян с земли и переориентировать свои хозяйства с земледелия на пастбищное животноводство. Голод принял характер национальной трагедии. В течение нескольких лет от голода в Ирландии умерло свыше миллиона млн человек. Кроме того, свыше четверти миллиона с 1845 по 1848 годы эмигрировало из страны...
С 1841 по 1851 годы население Ирландии сократилось на 30 процентов. Остров стремительно пустел: в 1841 году население Ирландии составляло 8 178 тыс. чел., в 1901 году — всего 4 459 тысяч. Российский журнал рассказывал в 1847 году своим читателям: "В Ирландии народ тысячами валится и умирает на улицах". Карл Маркс мрачно подсчитывал: "В течение 1855-1866 годов 1 032 694 ирландца были вытеснены 996 877 головами скота..."

Российский журнал рассказывал в 1847 году своим читателям: "В Ирландии народ тысячами валится и умирает на улицах". Карл Маркс мрачно подсчитывал: "В течение 1855-1866 годов 1 032 694 ирландца были вытеснены 996 877 головами скота..."

ОПУСТОШЕННАЯ ИНДИЯ
Британская администрация грабила Индию методами, характерными для хорошо нам сейчас знакомого, переживаемого страной периода "первоначального накопления капитала". Помимо чисто военных приемов — грабежа и прямой экспроприации, англичане разоряли индийских крестьян непомерными налогами.
Для восточных цивилизаций, как отмечает современный российский востоковед Леонид Васильев, было характерно следующее правило: правители в неурожайные годы обычно прибегали к радикальному снижению налогов, для того, чтобы облегчить положение населения. Но капиталистов-европейцев такие тонкости не интересовали. Важно было получить прибыль от колоний как можно быстрее и любой ценой. Для этого была проведена радикальная земельная реформа. Земля поступила в частную собственность заминдаров. Они традиционно выполняли роль сборщиков либо откупщиков налогов в доколониальной Индии, при государстве Моголов. Теперь заминдары становились частными собственниками земель, с которых прежде собирали налоги. Налоги же при этом были существенно повышены. Если заминдар не мог собрать требуемое количество продукции и расплатиться с колониальной администрацией, его землю продавали с молотка. Так за короткий срок сменилось несколько "поколений" заминдаров, пока земля не оказалась в руках людей, не стеснявшихся отбирать у крестьян практически все, что они производили.
Английские компании извлекали колоссальные доходы из неравноправной с индийцами торговли и спекуляций. В первой половине XIX столетия колонизаторы разрушили текстильное производство, бывшее важнейшей частью местной экономики. Индийским ремесленникам запретили продавать свои товары по ценам, отличным от тех, которые были установлены колониальной администрацией; таким образом, их лишили возможности конкурировать с продукцией английских текстильных компаний. Кроме того, английская продукция ввозилась в Индию беспошлинно.
В результате в 1769-1770 годах в Бенгалии, центре индийского хлопчатобумажного производства, разразился голод, который унес треть населения — семь миллионов человек. В 80-х — 90-х годах XVIII в. трагедия в Бенгалии повторилась: теперь от голода вымерло 10 миллионов человек. Число жертв английского буржуазно-либерального режима в одной только Индии XIX века сопоставимо с общим количеством жертв второй мировой войны - от 40 до 50 миллионов. Только по английским официальным данным, в Британской Индии от голода умерло в 1800-1825 годах — миллион человек, в1825-1850 годах — 400 тысяч, в 1850-1875 годах - пять миллионов, в 1875- 1900 годах — 26 миллионов человек(!), в том числе во время Большого голода 1876-1878 годов — свыше 2,5 миллионов. (Французские данные свидетельствуют о гибели во время одного лишь Большого голода пяти миллионов. а современные индийские исследования — 10 миллионов человек.)

Число жертв английского буржуазно-либерального режима в одной только Индии XIX века сопоставимо с общим количеством жертв второй мировой войны - от 40 до 50 миллионов. Эти люди умерли от спровоцированного англичанами голода.

В начале британского владычества над Индией Бенгалия была густонаселенной страной — одним из наиболее развитых экономических регионов Индии, с богатыми огромными городами. Губернатор Бенгалии Роберт Клайв в 1757 году писал, что города Дакка и Муршидабад "огромны, многолюдны, а богаты, как лондонское Сити". Но уже в 1789 году британский генерал-губернатор Индии Корнуоллис вынужден был констатировать, что вследствие гибели населения от голода треть владений Ост-Индской компании "превратилась в джунгли, заселенные только дикими зверями". Русский путешественник А. Ротчев, посетивший Индию в начале 40-х годов XIX века,так описывал увиденное: "Что осталось от Уджайна, Бхопала, Джайпура, Гвалиора, Индора, Хайдерабада, Ахмадобада, Фурахабада, Дели и Агры, городов столичных, некогда цветущих? На несколько миль вокруг них них видны раздробленные колонны, разоренные храмы и полуразвалившиеся, одинокие памятники. Дикие звери и пресмыкающиеся гады заменили народонаселение, все глухо и пусто вокруг..."

АФРИКА:СВОБОДНАЯ ТОРГОВЛЯ РАБАМИ
Недавно архиепископ Кентерберийский Джордж Кэри принес извинения африканцам за "негуманное обращение с ними в колониальный период". Находясь с пасторской поездкой в Нигерии, он сказал во время выступления в городе Абеокута, что англичане наделали в Африке "много досадных ошибок". По его словам, многие англиканские миссионеры ответили неблагодарностью своим африканским хозяевам и новообращенным.
Что имеется здесь в виду? Англия, как и Франция, Португалия, Испания, Бельгия, Германия и Италия, участвовала в колониальном разделе и эксплуатации Африки, а до этого — в работорговле. В результате этого в Африке были уничтожены целые поколения людей, континент экономически ограблен. Англиканские, протестантские и католические миссионеры часто выполняли роль шпионов, которые разведывали пути для продвижения европейских армий в глубь континента и тем самым готовили колонизацию.
Африканских рабов перевозили в столь чудовищных условиях, что иногда до места назначения удовалось доставить не более 30 процентов "груза". Случалось и так, что от эпидемий погибали практически все рабы.

Африканских рабов перевозили в столь чудовищных условиях, что иногда до места назначения удовалось доставить не более 30 процентов "груза". Случалось и так, что от эпидемий погибали практически все рабы.

Современный исследователь европейского колониализма Эрик Хобсбаум писал: "Колониальная торговля рабами создала текстильную промышленность и продолжала питать ее. В XVIII веке она развивалась на территориях, прилегающих к главным колониальным портам Бристоля, Глазго, особенно Ливерпуля, крупного центра работорговли. Каждая фаза ее была бесчеловечна, но быстро растущая торговли хлопком способствовала развитию работорговли. Фактически работорговля и торговля хлопком идут рука об руку. Африканские рабы покупались в одной партии с индийским хлопком... Плантации хлопка в Вест-Индии, куда доставлялись рабы, производили большую часть хлопка-сырца для британской промышленности, и в ответ плантаторы покупали чеки Манчестерской хлопковой компании в больших количествах. Все это продолжалось до тех пор, пока подавляющая часть ланкаширского хлопкового экспорта не пошла на смешанные афроамериканские рынки. Ланкашир позднее внес свой вклад в работорговлю, сохраняя ее, поскольку после 1790-х годов поставка рабов из Южных Соединенных Штатов была продолжена и определялась ненасытными и стремительно возрастающими потребностями фабрик в Ланкашире, для которых они поставляли большую часть хлопка-сырца".
Представляю себе, какой сегодня поднялся бы вой, если бы какой-нибудь современный немецкий чиновник назвал уничтожение евреев германским режимом в 1933-1945 годах "досадной ошибкой"! Но нацистский геноцид — это признанное либералами преступление, от которого они себя (вряд ли заслуженно) отделяют. А вот чудовщная эксплуатация африканцев, приведшая к гибели миллионов людей во время транспортировки или от непосильного труда - это, в понимании современных либералов, что-то вроде мелкого недоразумения, "досадной ошибки".

ОПИУМНЫЙ ГЕНОЦИД В КИТАЕ
В XIX столетии огромная китайская империя Цин, с трехсотмиллионным населением и неэффективной бюрократией, представляла лакомую добычу для европейских колониальных компаний и правительств. Но напрямую взять под контроль такую колоссальную территорию было чрезвычайно сложно и дорого. В конце концов, английские торговцы и политики нашли остроумный выход из положения, позволивший одновременно ослабить империю и получить огромные барыши.. Они стали экспортировать в Китай... опиум.
С середины XVIII века британская Ост-Индская компания контролировала опиумные плантации в Бенгалии. Их площади были резко увеличены. "Торговля рабами была просто милосердной по сравнений с торговлей опиумом, — признавал английский экономист Р.Монтгомери Мартин в 1847 году. — Мы не разрушали организм африканских негров, ибо интерес требовал сохранения их жизни... А продавец опиума убивает тело после того, как развратил, унизил и опустошил нравственное существо". С 1830 по 1837 годы английский экспорт опиума в Китай возрос с 2000 ящиков (весом около 60 килограммов каждый) до 39 000. Подобные масштабы не снились ни одному из современник наркокартелей!
Наркобизнес вытеснял торговлю другими товарами, утечка серебра дезорганизовала финансы Цинской империи; миллионы китайцев, от простых кули до принцев всех 12 рангов, стали жертвами пагубного пристрастия. Сановники Цзян Сянань и Хуан Цзюэцзы с ужасом обнаружили, что среди служащих уголовной и налоговой палат — больше половины наркоманов. Государственные институты, от системы искусственного орошения до привилегированных "восьмизнаменных" войск, разрушались и выходили из-под контроля. Это побуждало императорский двор время от времени запрещать торговлю опиумом и его курение. Однако единственный эффект суровых указов заключался в том, что росла плата за право их нарушать.

Внедренный англичанами наркобизнес в Китае сделал миллионы китайцев, от простых кули до принцев, жертвами пагубного пристрастия. Только в 1839 году император Даогуан решился нанести наркоторговле реальный ущерб. Но это уже затрагивало интересы Британской империи! Ведь серебро, которым несчастные китайцы оплачивали собственную замедленную смерть, служило важным источником накопления английского капитала. И Англия объявила Китаю войну...

Только в 1839 году император Даогуан решился нанести наркобизнесу реальный ущерб. Система торговли "белой смертью" разрушаться. Но это уже затрагивало интересы не отдельных лиц, а всей Британской империи! Ведь серебро, которым несчастные китайцы оплачивали собственную растянутую смерть, служило важным источником накопления английского капитала. От него зависела не только роскошь правящих классов, но и модернизация промышленности.
В апреле 1840 года парламент в Лондоне принимает официальное решение о войне с Китаем, направляет туда экспедиционный корпус и одной из главных целей войны объявляет взыскание с китайского правительства убытков за наркотики, уничтоженные по решению властей. В это самое время, в правление королевы Виктории, в Англии утвердилась образцово-показательная мораль, которая вошла в историю как "викторианская": например слово "проклятый" в публикациях заменяли точками...
Война велась своеобразными методами. Англичане ночью отправляли к побережью лодки, украшенные соответствующей рекламой, и предлагали всем желающим наркотики за треть цены, чтобы окончательно разложить и без того не слишком дисциплинированную цинскую армию. И это им удалось.
Опиум послужил своего рода тараном, чтобы открыть китайский рынок для европейской торговли, в то же время не допуская формирования конкурентоспособной промышленности... и вменяемого правительства, которое могло бы модернизировать страну. Но по мере того, как европейцы становились хозяевами Поднебесной, специфическая ориентация торговли вызывала растущую критику, особенно со стороны своих же фабрикантов. "Препятствием является вовсе не отсутствие спроса в Китае на английские товары... Плата за опиум поглощает все серебро, к большому ущербу для общей торговли китайцев... у фабрикантов нет перспектив торговли с Китаем", — такие комментарии появились в английской и американской прессе. Опиум в европейской торговле с Китаем начали постепенно вытеснять "нормальные" товары. Но было поздно. Подданные Цинской империи, уже не способные существовать без ежедневной дозы, сами начали возделывать опийный мак — вместо чая и риса, который к концу века пришлось в Китай ввозить. Свержение маньчжурской династии в 1911 году не внесло в эту ситуацию существенных изменений. К середине XX столетия в Китае, пребывавшем в состоянии непрерывных междоусобиц, под опиум был занят миллион гектаров; только официальное число наркоманов составляло 20 миллионов человек. Страна перестала удовлетворять свои потребности в рисе и чае и вынуждена была их импортировать. Только режиму Мао Цзедуна удалось искоренить наркоманию и наркоторговлю практически полностью.

АМЕРИКА БЕЗ ИНДЕЙЦЕВ
Общие цифры уничтоженных завоевателями индейцев в обеих Америках оцениваются приблизительно в 60-80 миллионов человек. Именно это, а не действия Гитлера, по-видимому, крупнейший акт геноцида в истории. Конечно, истребление населения в ходе (и в результате) завоевания Америки — не то же самое, что организация голода в Индии или Ирландии: это был растянутый во времени и в пространстве процесс. При этом надо иметь в виду, что с завоеванием Америки и установлением, например, в испанских владениях стабильного колониального режима геноцид индейцев не прекратился. Он просто принял другую форму — классической эксплуатации. Так, испанская колониальная администрация разрушила традиционную для индейцев общинную форму хозяйствования, введя принудительный труд на земле, близкий нашей барщине, — систему "энкомьенде". Одновременно была введена "мита" - отработка на рудниках. В результате индейское население, например, в вице-королевстве Новая Гранада стало так стремительно вымирать, что это повлекло за собой резкое сокращение доходов казны и побудило испанские власти в начале XVII века разрешить индейцам Новой Гранады вновь коллективно владеть землей (система "ресгуардос"), а в 1729 году даже издать указ об освобождении индейцев от "миты".

Общие цифры уничтоженных завоевателями индейцев в обеих Америках оцениваются приблизительно в 60-80 миллионов человек. Именно это, а не действия Гитлера, по-видимому, крупнейший акт геноцида в истории.

Поскольку в Новой Гранаде "мита" отрабатывалась преимущественно на золотых рудниках, —понятно, что вымирание индейцев должно было принять тотальный характер, чтобы заставить Мадрид смириться с остановкой работ на золотых копях. В вице-королевстве Перу "мита" отрабатывалась на ртутных, медных, золотых и серебряных шахтах. На ртутных шахтах гибло 100 процентов рабочей силы, на серебряных — 80 из каждых 100 рабочих (впрочем, и остальные 20, отбыв свой срок, возвращались домой умирать). Считается, что в течение колониального периода на шахтах Перу погибло свыше восьми миллионов индейцев. В начале завоевания испанцами Перу на территории вице-королевства проживало до 10 миллионов аборигенов, — а по данным переписи 90-х годов XVIII века, их оставалось не более 600 тысяч. (Впрочем, современные исследователи иногда называют другую цифру общего количества индейцев Перу до колонизации - 30 или даже 38 миллионов!)
Большинство обществоведов и историков, специализирующихся в области индейско-белых отношений, признало, что завоевание и заселение Северной Америки европейцами привело к изгнанию и геноциду коренных американских народов. Если раньше последние владели всем континентом, то сегодня у них осталось лишь 2-3 процента от их бывшей территории.
Самые последние исследования по демографической антропологии, например, работы Г. Добинса, показывают, что аборигенное население Северной Америки насчитывало, вероятно, от 6 до 12 миллионов человек, а не один миллион, как считали первоначально. Но уже к 1800 году численность индейцев в Соединенных Штатах сократилась до 600 тысяч!
По мнению современных исследователей, среди проводников жестокой колонизации можно выделить прежде всего железнодорожные, земельные компании, крупных скотовладельцев, пограничное население и само правительство, которое с помощью заключения коварных договоров лишало индейцев земель, ресурсов и культурного наследия. Независимые, смелые духом племена невозможно было заставить работать на плантациях; с другой стороны, они занимали огромные территории. Для стремительно растущего капитала "краснокожие" были вредны или, в лучшем случае, бесполезны. Их следовало уничтожить или запереть в гетто (резервации).
С геноцидом против индейцев связан и один из немногих известных в прошлом случаев применения экологического оружия. Для того, чтобы уничтожить аборигенов, следовало разрушить сами условия их существования. С этой целью в США организовали массовую кампанию по истреблению бизонов, — а ведь мясо бизонов было основной пищей для многих индейских племен.
Для уничтожения индейцев предпринимался и другой оригинальный прием: им продавали зараженные оспой одеяла! Вероятно, это первый известный случай применения бактериологического оружия...

Белые поселенцы организовали массовую кампанию по истреблению бизонов, — а ведь мясо бизонов было основной пищей для многих индейских племен. Для уничтожения индейцев предпринимался и другой оригинальный прием: им продавали зараженные оспой одеяла! Вероятно, это первый известный случай применения бактериологического оружия...

Вооруженные силы США развивались и крепли на операциях по массовым убийствам индейцев. При первой возможности они нападали на туземцев и зверски уничтожали их. Негласным лозунгом этих акций стало: ''Полностью очистить Америку от индейцев''. В 1864 году отряд майора Чайвингтона вероломно напал на стоянку чейенов и перебил всех, кто там был. Американские солдаты скальпировали даже детей и женщин. Через несколько лет на реке Уошит в результате нового нападения, осуществленного по инициативе генерала Д. Кастера, истребление чейенов было довершено.
В 1862 году правительство издает закон о заселении Запада, т. е. индейских территорий. Чтобы стимулировать белых на войну против индейцев, каждому оккупанту было обещано безвозмездно ''160 акров хорошей земли в постоянную собственность''. Индейцев — наследственных владельцев этих земель - объявили вне закона. До конца 1860-х годов по всей стране шли массовые преследования и убийства коренных жителей. Сохранилось письмо одного из первых колонистов Калифорнии: ''Я часто спорил с Гудом об индейцах. Гуд считает, что надо убивать каждого мужчину, но индианок следует оставлять в живых. А мне было ясно, что мы должны убивать и индейских женщин''. Власти многих штатов США дополнительно поддерживали и подогревали подобные настроения, выплачивая большие деньги за каждый скальп убитого индейца. До сих пор в американских музеях хранится огромное количество этих скальпов.
В 1871 году Конгресс США ратифицирует закон об индейских резервациях. Закон легализовал тотальное ограбление аборигенов, превратил их в рабов федерального правительства. Через год после принятия закона федеральный поверенный по делам индейцев так характеризовал государственную политику США по отношению к последним: ''Необходимо отчетливо сознавать, что в отношениях цивилизованного государства с дикарями не может стоять вопрос о чести нации. С дикими людьми нужно обращаться так же, как с дикими животными... Индеец должен чувствовать себя в резервации до такой степени хорошо, а за ее границами до такой степени плохо, как это будет угодно правительству. Те из них, что окажутся послушными, получат еду и государственную охрану. А тех, что будут вести себя плохо, необходимо незамедлительно покарать или уничтожить''...

Вся история либеральных идей и рассуждений апологетов капиталистической системы — либеральных философов — о свободе, о правах человека или о демократии настолько лицемерна, что ее просто не с чем сравнить. Татаро-монголы или крестоносцы, воины Тимура или Газневи могли убивать людей сотнями тысяч, — но они, по крайней мере, не говорили о правах человека и о демократии; все было просто и честно.

Вся история либеральных идей и рассуждений апологетов капиталистической системы — либеральных философов — о свободе, о правах человека или о демократии настолько лицемерна, что ее просто не с чем сравнить. Татаро-монголы или крестоносцы, воины Тимура или Газневи могли убивать людей сотнями тысяч, — но они, по крайней мере, не говорили о правах человека и о демократии; все было просто и честно. Ни одна самая жестокая и коварная деспотия прошлого не знала такого лицемерия. Но дело не только в этом. Фашизм вырос на почве, удобренной кровью бесчисленных жертв эпохи первоночального накопления капитала. Беспредельный цинизм и невероятное, не имеющее аналогов в истории насилие, которое продолжается до сих пор, не прошли и не могли пройти бесследно.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Итальянский журналист Джульето Кьеза, живший в России в 90-е годы, описывает следующую сцену: "У меня за столом сидела чета молодых русских друзей. Он — главный редактор одного радикально демократического еженедельника. Она только что была принята на работу в новый банк... Я рассказал об одном случае, которому сам был свидетелем: старушка-пенсионерка не могла купить литр молока, так как из-за последнего увеличения... цены на молоко у нее не было на это денег. Не успел я закончить свой рассказ, как раздалась раздраженная реплика гостьи: "Мы не можем жалеть этих людей, если хотим, наконец, иметь в России рынок. Они никогда к нему не приспособятся. Надо отдавать себе отчет в том, что вымрут, по крайней мере, 30 миллионов человек, и ничего с этим поделать нельзя. Или так, или мы по прежнему будем далеки от цивилизации".

МИХАИЛ МАГИД

Недостаточно прав для комментирования